Цыпа

Цыпа. Так звала свою любимую курицу-подружку маленькая восьмилетняя девочка по имени Анечка. Анечка жила в небольшом селе, находившемся недалеко от города. Вместе со всей своей большой семьёй. Мамой, папой, братишкой и бабушкой с дедушкой.

Фамилий в этом селе не употребляли и не любили. Так и называли: Петровичи, Семёнычи или даже – вон Василискины дурынды идут.

Дед Мазай. Самая известная личность на селе, названный так за то, что проводил всё своё время в рыбном заказнике. Откуда всегда возвращался с уловом и никогда со штрафом от инспекции. Дед Мазай говорил:

- Не надо нам этиф фамилиёв. При царе не было никаких таких фамилиёв, а хорошо жили.

Дед был большой поклонник царя, потому как считал его – хлеборобским царём.

- Он на стороне крестьян был-то, - объяснял Дед Мазай. - Пока эти краснопузые не пришли, - и он, стукнув по столу гранчаком с самогоном, грозил кому-то там большим кулаком с узловатыми старческими пальцами.

Жили в селе, между тем, хорошо. Зажиточно, можно сказать. Мясо, яйца, молоко, сметанка, самогон опять же, и грибы. Так что, деньги тут водились. А также водились волыны, зарытые в землю.

И хорошо всем в городе была известна история, когда в девяностых уголовники, воодушевившись безнаказанностью, решили приехать в село и потребовать денег.

То назад никто из них не вернулся. Исчезли и те, кто поехал на розыски. Не помогла и милиция. Всё село состояло из родственников. Близких или двоюродных. Поэтому, никто ничего не видел.

А мужики им говорили:

- Мы мужики крепкие, хозяйсвенные. Вы бы езжали домой по добру, по здорову. Ни к чему это. Нет? Ну, как хотите…

Ни их, ни машин так и не нашли.

С тех пор новые лица сюда боялись приезжать. Леса, камыши, река…

Живи, разводи хозяйство, лови рыбу. Так и жили. Пока к Петровичам не вернулась из города дочка с мужем и внучкой Анечкой. И началось.

Дочка Василиса и внучка Анечка люто полюбляли всякую живность. Поэтому коза теперь ходила у них с розовым бантиком. Корова слушала в хлеву классическую музыку. Все кролики были любимками. Кот Васька вообще был счастлив. Потому что Анечка не выпускала его из рук.

Особенно отличался огромный хряк, которого собирались колоть к праздникам, но. Но по приезду детей, дело отменилось. Анечка объявила его своей собачкой. И кормила сосисками и бутербродами. Ездила на нём, как на маленькой лошадке.

- Это же что за, прости меня Господи, творится?! - кричал дед Мазай, сидя на завалинке, своим друзьям-пенсионерам. - Это где же видано? Чтобы свыня за дитём, как собачка бегала?

Дед Мазай крестился и сплёвывал через левое плечо. А потом и через правое. На всякий случай.

Привезли с собой Петровичи и маленького цыплёнка. Вернее, несколько, в виде подарка, но выжил один. И превратился в огромную, совершенно роскошную курицу. Невиданной окраски и размера.

- Шо за циплёнка такая? - разводили руками соседки. А если точнее, то тётя Маша.

-Тётя Маша. Тётя Маша! - смотрела на неё снизу вверх голубыми, как небо, глазами, Анечка. - Она не циплёнка. Она курочка-красавица.

- А ну подь сюда, - грозно умилялась тётка Маша. Она поднимала и прижимала к себе маленькое щуплое тельце с огромными голубыми глазами.

- И откель же к нам така умна внучка приехала? Я циплёнков гуляла, когда твой папаня ещё и не намечался.

Огромная серо-коричнево-белая курица со шпорами на лапах, большими крыльями и длинным клювом называлась – Ангельштадской породой.

- Тьфу, прости ты Господи! - сплёвывал дед Мазай, когда пытался выговорить это слово. - Сатанинское отродье! И не выговоришь. Вот, ничего хорошего из городу приехать не может. А то, вообще, видать с заграницы. Оттель все беды. Они нашего царя-батюшку, защитника всех хлеборобов, свергУли.

И дед Мазай грозно смотрел на огромную курицу Цыпу, гулявшую по двору Петровичей. Цыпа несла исправно яйца. Да так, что соседки завидовали, а бабушка с мамой не могли нарадоваться на неё.

А тут, понимаешь. Согрешила с соседским петухом. Ну, дамы и господа. Это дело житейское. Сами знаете. Так что, появились цыплята. Непривычные на вид. Но бегавшие за своей мамой-курицей, как и все остальные.

По выходным в селе не полагалось работать. Для мужиков. Бабы – те понятное дело. По живности и по хозяйству. А уважительные мужики шли с самого утра с женами в церкву, а потом в дом к деду Мазаю и его жене Василисе.

Дом у них был хлебосольный и самогонка хорошая – задиристая. Да и дочки давно на выданье. Так что мужики несли новости. Где, кто из парней в соседних деревнях появился. И заодно закуску с собой приносили. А выпивку уже Василиса на стол ставила.

- Ну, иди. Иди уже, страдалец. Иди, посиди с нами! - кричал дед Мазай через забор Петровичу. – Иди, отдохни от своей пронблемы. Иди, убогий. Налью тебе и закусить дадим. Иди… И возражать не моги! - кричал дед Мазай бабке Солонихе, жене Петровича. - Я в селе главный. И не смей мне мужика тиранить!

И начинал расспрашивать соседа:

- Ну, рассказывай. Как же это вы, имея своё хозяйство, за мясом в город ездите?

- Ну, что-что, - оправдывался Петрович, крякнув и занюхав первый гранчак куском черного хлеба с салом. - Вы же меня с детства знаете. Всё как у всех было. Слава Богу. А как дочка с внучкой приехали, дай им Бог здоровья, так и началось.

Никого пальцем не смей тронуть. Потому как, Анечка слабой нервной организации и ребёнку нельзя обидеть. Вот и приходится…

Мужики сочувственно слушали, улыбались и выпивали за здоровье. А то как?

А иначе и нельзя.

Так вот всё и случилось.

Цыпа, эта самая, со своими цыплятами ходила за Анечкой, как кошка. Вместе с Васькой. Тот иногда от ревности шипел на Цыпу, но не забижал. Потому как, своя семья, вроде.

В тот день все, как и обычно, суетились по хозяйству, а Анечка с Васькой и Цыпой с цыплятами играли во дворе, когда огромная змея, гадюка невероятно большого размера, заползла во двор. Позарилась, наверное, на цыплят и решила, что тут можно пообедать.

Девочка замерла, увидев перед собой голову змеи, раздвоенный язык и глаза, как будто два адовых огонька. Даже крикнуть не смогла.

И замерла. И, наверное, не спасло бы её ничто, если бы не Цыпа, которая бросилась то ли на защиту Анечки, то ли на защиту своих цыплят. А может, и то, и другое.

- Богом клянусь! - кричал потом дед Мазай, размахивая гранчаком.

А все мужики, собравшиеся за столом, слушали его и смотрели, раскрыв рты.

- Что твой диверсант! Вот так и порхала. Прям, бабочка. Туда-сюда. Туда-сюда, - и размахивал гранчаком во все стороны, демонстрируя геройское поведение Цыпы и разбрызгивая самогон.

- А потом, как клювнула её. Прям в голову! И кранты… Геройская курица! Чтоб мне провалиться, - крестился дед Мазай. - Не зря её Ангельштацкой зовут. Ангельская и есть. Это я вам точно скажу.

И дед Мазай перешел на шепот:

- Это самая и есть царская порода. А как иначе? А иначе никак…

- Ты вот что, Петрович, - говорил он Петровичу, наливая тому по полной. - Ты вот, что. Ты не забижай нас, и не забывай родственные отношения. Ты нам всем по циплёнкам давай. А мы тебе, значит, мясом будем.

Петрович мялся и пытался объяснить что-то насчёт Анечки. Которая будет против. Но вопрос решился.

Дед Мазай стал брать её с собой на лодке по плавням ездить. И вскоре…

Вскоре в этом селе у всех были такие куры. Ангельштадской породы. Вот во всех остальных сёлах обычные, щуплые и убогие, а в этом огромные, трёхцветные со шпорами и большими крыльями.

Знаменитое село, я вам скажу, дамы и господа. Зажиточное, а потому, что все мужики хозяйсвенные и справные.

И не пьют зазря. Ну, окромя выходных.

Если будете там проездом, то не сочтите за труд. Заедьте к Петровичам и поклонитесь от меня. И яичницы покушайте.

Ох, знатная яичница, да на сальце, да с лучком. И самогон задиристый.

О чем это я тут разговорился, честное слово? Ах, да…

Об Анечке, Цыпе, мужиках и змеюке подколодной.

 

Автор ОЛЕГ БОНДАРЕНКО