Давеча зашел к приятелю, а тот сидит над тарелкой и злится, как черт на святки. Что, говорю, проблемы?
Не то чтобы… Ребенок кушать не хочет. Вернее, жрёт всякую дрянь. Как бездомная собака, право слово.
У него дочка. Ах, что это за девочка! – глаза васильковые в пол лица, льняные кудри, губки трогательным бантиком, тонкая шейка, пальчики длинные: другой ребенок употребил бы их в носу, а она бацает ими Шульберта на пианине и премило грозит сорванцам, а нос подтирает белым платочком.
Английский с пяти лет осваивает, сдержана, как британская монархия, моет руки и кушает, заложив салфетку за ворот. Ангел высокородный одним словом.
А приятель, значит, рассказывает злоключения.
– Макдональдс, – говорит. – околицами обходим. Из этого пристанища снулых студентов, гастрита и недобитой кишечной палочки, специфический запах. Девочка чует его, как нежрамшая акула пониженный гемоглобин – за версту.
Стоит ей засосать в курносый газоанализатор пару прогорклых молекул тамошнего масла – всё! Зрачки у неё – пых! – по рублю. И в них бьет набат: где-то картошка фри, где-то картошка фри! Тревога, тревога! Бургер, бургер!
И уже не отвертишься. Слез в глазищи нашмыгает, сопельку трогательно вывесит, плечики уронит и вздыхает, как корова, забившая давать молоко и чующая скорую командировку на мясокомбинат, по линии делового сотрудничества. Душераздирающее зрелище, доложу тебе, приятель…
Клин клином. Купли я свежую булку, соус из помидор сделал, зажарил котлету из отборной телятины, огурчик порубал, веточку укропца и листик салата присовокупил, сочный ялтинский лучок колечком почикал, собрал бигмак, – на, кушай, коли любо тебе!
Что фотокарточку воротишь? Всё отборно-натуральное в этом бургере! Никто на него не чихал, грязные руки не касались и мухи не размножались. Что не так, доча?
Ну, хочешь, буду на стиле? – клоуном их забавным обряжусь, как его бишь, урода патентованного?
А он морденку скривила и пищит: – Семечек на булочке нетути.
Мол, задвигай чебуреки кому другому, папаша. Нас не обманёшь, мы во втором классе.
Прыгнул в триканы и побег за правильной булочкой. Выбрал булочку на загляденье, – сплошь семечками обтрухана, как кормилица.
А теперь что не так?
А у неё слезки набежали, губенки дрожат, обидеть меня жалко, а деваться некуда, – она девочка честная, прямолинейная.
Теперь, овер до фига семечек, папулечка. Что-то среднее купить стоило.
Куплю, отвечаю, и вытягиваю из штанов ремень вместо бумажника. А ты, упорная моя девочка, тут будешь кушать или с собой воспитательных шпицрутенов завернуть, а?! Уйди с глаз моих!
И в сердцах разобрал этот с любовью собранный бургер. О стенку. Инсталляция, – на зависть художественным галереям.
Неделю экспонировалась, чтоб коза почуяла всю глубину моего экспрессионизма. Так, кажись, в творчестве называется крайняя степень охрения.
Пицца. Ну тут вообще звиздец. Нравится ей в школьном буфете какая-то мини-пицца по взрослой цене. Бабки тянет, как ресторан с женским оркестром и отдельными кабинетами, где тебя накормят и на тромбоне сыграют…
Выкрались, понимаешь, на ниве начального образования, рестораторы пройдошливые….
Что сделал я? Замесил я тесто по науке: вода, мука, соль, немного растительного масла – всё.
Никакой скалки! – руками его тоненько размял-растянул, как учат пожиратели недоваренных макарон.
Смазал томатным соусом своего изготовления, покрошил лучок, перчик болгарский, оливочек, выстлал прозрачными лепестками свиной вырезки, засыпал моцареллой и настоящим чеддером для пущего букета.
И непременно потрусил орегано и сбрызнул маслицем оливковым, по цене отборного моторного. Лашата ми кантаре короче. Челентано одобряет.
Выпекал при максимальной температуре десять минут. Запааах!… Соседи невольно прерывали обед , а в Италии верно приспустили государственный флаг, – я испек пиццу пижже.
Пригласил ребенка за стол, подал. Ликую внутри! Поковыряла, вздохнула и тарелку отодвинула.
Может, спрашивает, из дому колбасу с мукой попятили, что теста и колбасы не наблюдаю? Оливки в пицце?! Мясо?!... Папа…Папуля… Я тебя обожаю, но настоящая пицца другая. Как в буфете. И нарезать надо кружками, что блюдца...
Какая тебе геометрическая разница, говорю. Испарись, несчастная, пока я не нарезал ее свастикой на твоей попе…
Огурцы… Разрезал вдоль, ножом насечь-насечь, посолил, потер половинки: хрустишь, вспоминаешь детство, Советы и пустые прилавки.
Сейчас же: бананы, кокосы, папайя, ананасы такие жирные, а ей подавай огурцы! Ваза с фруктами стоит – неет, фигушки. Папа, сделай огулец с солью, да сделай.
Уже сделал…Как в детской песенке. Палка, палка… вот и вышел огуречик человечек…
Восемь лет тому, на медовый спас огурцов с медовухой обхавались с мамой твоей, и заогуречили тебя, душу огуречную. А следовало на яблочный, – в яблоках куда больше витаминов…
Макароны… Прокрутил телятину мелко-мелко. Блендером превратил в кашу: лук, моркву, сельдерей. Обжарил овощА в оливковом масле, добавил фарш, довел до готовности.
Бухнул томатов протертых, сливок, влил говяжьего бульону. Подбодрил сахарком, солью, тимьяном, малую толику мускатного ореха, чесночку. Упарил, и в конце красного сухого винца доброго влил. Опять выпарил.
Запааах…! Соседи прокляли, что разрушаю интимную жизнь. В Италии, думаю, объявили траур и закрыла мне въезд, – их гордость – соус болоньезе, у меня пижже.
Соединил соус и спагетти альденте, зелени рубленой добавил, сыром присыпал, маслицем сбрызнул. Усадил её за стол, подал.
Поковыряла, тарелку отодвинула. Неплохо, говорит, но лапша какая-то жесткая и с вилки разбегается. В школе лапша мягкая, в кучку склеена и ложкой её сподручно рубать. Вот такой бы в другой раз, да без соуса… С икрой кабачковой.
Что сказать… Слава богу я лыс… Волосы же на груди отрастут не скоро – повыдрал к хренам. Слегка психанул накануне зимы…
И так во всем. Домашним первосортным пельменям, она предпочитает фабричные, сорт «Слипшиеся». Они ей куда милей.
Томленой грече с мясом и золотистым лучком, кашу в жестянке, производства «ГлавШлакТрестСнаб».
От свежей рыбы во всех аппетитных вариациях у нее корчи, как у еретика на костре, зато от кильки в томате неслабый приход. Балдеет от кильки.
Ума не приложу, в кого она… Вес не набирает. Уже злокозненные старушки на лавочке интересуются: – Чего ваша девочка такая худая, одни глаза поправляются? Питается плохо?
Питается она хорошо, отвечаю, да жрёт плохо. Что слыхать за детских омбудсменов, вороны?.... Глазами хлопают.
Да, говорю я приятелю, с детьми всегда что-то да не то.
А он: – Извини, накинулся с проблемами, а закусить не предложил. Заправишься, чем бог послал?
– А то! Растравил душу, что Сирена в поварском колпаке из отдела готовых блюд какого-нибудь «Перекрестка». Да и трескаешь так аппетитно! Что это у тебя? Стерляжий фаршмак с ананасами?
– Мясорастительные голубцы, двадцать три рубля банка без скидки.
– Повтори еще раз. Я последнее время неважно слышу, дружище…
– Мясо. Растительные. Голубцы. Двадцать три рубля. – отвечает он по складам и уплетает адское варево на все девятьсот девяносто девять рублей со скидкой. – Мм, манифик! – мычит.
– Однако, – говорю, – какие резкие повороты делают ваши гастрономический дрожки, мой друг… Если позволите, ограничусь чашкой чая.
© А. Болдырев
Свежие комментарии