На информационном ресурсе применяются рекомендательные технологии (информационные технологии предоставления информации на основе сбора, систематизации и анализа сведений, относящихся к предпочтениям пользователей сети "Интернет", находящихся на территории Российской Федерации)

Смехотерапия

21 703 подписчика

Свежие комментарии

Скамейка

По осени, как начинает по ночам холодать, а лес промокает от первых затяжных дождей, у белорусских военных начинается овеянная древними традициями забава – всевозможные учения и полигоны. Стратегическая идея – загнать тысячи единиц сопливого молодняка на пару недель к чёрту на кулички, в мокрые палатки и холодные землянки, чтоб они сразу вкусили все прелести армейской жизни. А к молодняку, ради хохмы добавить столько же гражданских партизан. Чтоб сразу обменялись всевозможными штаммами со всех концов синеокой. Но партизаны для профилактики простудных заболеваний сразу начинают бухать, так что гражданских за боеспособное подразделение можно заранее не считать.

Мало кто знает, что за неделю до приезда частей на территории полигонов у военных врачей принимающей стороны начинается весёлая жизнь. Немногочисленным «сэловцам», эпидемиологам, гигиенистам и микробиологам нужно рысцой оббежать точки предполагаемых стоянок. Проверить, как подготовлены к приезду бойцов пункты забора воды, как организованно питание. Ибо повальная диарея в подразделении страшнее вражеских пуль.

Кажется, совсем недавно я тоже бегал по полигонам, заполнял десятки актов проверок. Ругался с владельцами водозаборов и начпродами. Потом надоело, и всем этим праздником жизни занимаются мои более молодые коллеги. Поэтому следующая история не от меня, а от лейтенанта медицинской службы Сергея Иванова. Если узнает он себя в данном рассказе – большой привет.

«На полигон поехали в середине сентября. Бегаем, как всегда рысью, за день этот самый полигон по периметру раза три обойдёшь. И везде косяки. То микробиолог в колодце, откуда воду брать планировали, лишнюю кишечную палочку высеет, то обнаруживаем, что за зиму кран из трубы ушлые пролетарии спилили и утащили в неизвестном направлении. А то дачники наш водозабор облюбовали в качестве помойной ямы. Слышали пословицу «Не плюй в колодец»? Так вот – они не плюют, они в этот самый колодец мусор сбрасывают.

У меня этот самый полигон – первый в жизни, волнуюсь немного. А начальник мой, Валера, нет чтоб поддержать, так ещё и страшилки всякие рассказывает.

- Было дело, - говорит. - В прошлом году на соседнем полигоне такой вот лейтенант зелёный прошляпил одну точку, так три сотни десантников потом траншею выкопали и трое суток вдоль этой траншеи со спущенными штанами сидели. Веселились. Даже в газете про этот случай писали. Как наш полковник орал! Из Минска его без телефона слышно было.

Я бледнею и по третьему разу пробы воды из колодца беру. И хлорки туда, хлорки! А Валера, паразит, ржёт только.

 

Выходим к очередной точке – а там уже целый лагерь. Прибыли местные гвардейцы, устанавливают палатки, танк в землю закапывают. Маскируют.

- Вашу ж мать! – ревёт Валера. – Почему раньше сроков?! Кто разрешил без согласования с СЭЛ?

И уносится в поисках командира.

А я остаюсь один. В суматохе чужого офицера не замечают, проносят мимо бревно, разворачивают маскировочную сетку. Копают что-то, рубят, все делом заняты. Смотрю – а среди привычно бритых солдат, в одинаковой форме суетится какой-то мужичок в телогрейке. Небритый, в грязных и рваных штанах, в резиновых сапогах. Но хозяйственный. Командует солдатами, как будто, так и надо. А в двух шагах прапор стоит – только покуривает и одобрительно на мужичка щурится. Непонятно.

Дивился я небритому командиру, пока Валера не вернулся.

- Козлы, - говорит. – На три дня раньше приехали.

- Что делать будем?

- А что делать? Они на эту точку десятый год подряд прибывают. Уж разберёмся как-нибудь. Воду они всё равно у Михалыча брать будут, тут других источников нет. А он мужик толковый.

- Что за Михалыч?

- А, бобыль местный. На хуторе живёт, в трех километрах от полигона. Странный немного, но в общем мужик ничего. Он где-то тут должен быть. Не может быть, чтоб начало учений пропустил. Для него вся это суматоха почище Нового Года.

- Этот? – спрашиваю я, кивая на небритого командира.

- Точно. Он самый, - подтверждает Валера. И орёт на весь лес: - Михалыч!

Мужичок вздрагивает, поворачивается, и, завидев майора, улыбается во все пятнадцать зубов.

- Дохтур, здорово!

- Михалыч, колодец у тебя в порядке?

- Обижаешь, командир. Я же в теме. Я к осени готов получше ваших генералов.

- Пошли, проверим. Кстати, познакомься. Это лейтенант мой. Микробиолог. Летом из гражданских призвали.

- Пиджак? – ухмыльнулся Михалыч, протягивая мне чумазую руку.

- Сергей, - поправляю его я.

- Не дуйся, летёха, - снова щерится Михалыч. – Я ж по-доброму.

Невозможно на него обижаться. Лицо такое искреннее, простое. Неиспорченное интернетом.

Пошли мы вслед за Михалычем к его хутору. По дороге Валера объясняет:

- У Михалыча во дворе колодец редкостный. Сто лет ему, не меньше. Камнем выложен, глубокий, зараза. И вот сколько сюда приезжаем – вода в нём отличного качества. И как военные его вычерпать не пытаются – ничего не получается. Наберут цистерну, осушат до дна. Наутро глядь – опять полнёхонек. Хороший источник, мощный. Ну и Михалыч его не запускает. Бережёт, чистит.

Хозяин редкостного колодца рядом с нами идёт, аж светится от гордости. Видно, что ему эта похвала приятна.

Вышли на опушку леса, а там вдоль этой самой опушки, по границе с полем, и вот уже крыши хутора виднеются. И вдруг вижу – чудеса какие-то. Прямо посреди поля, на аккуратно обойдённом трактористом куске стоит скамейка. Обычная сельская скамейка. Два чурбачка, вкопанных в землю, да толстая доска, на них положенная. Михалыча вдруг, как подменили. Подошёл он к скамейке, шапку снял, присел. Лицо серьёзное такое, сосредоточенное. Смотрю – шепчет что-то, крестится. Что за ритуалы в глухом углу Европы?

Валера тоже хохмить перестал, отвернулся.

- Чего он? – шепчу командиру.

- Помолчи, дай человеку минуту. Сейчас дальше пойдём.

Действительно, Михалыч посидел немного, шапку обратно напялил – и к нам. Снова улыбается, у майора сигарету выцыганивает. Пришли к нему на хутор. Я в колодец с пробирками полез, Валера с хозяином смылись куда-то. Вот гады, думаю. Сейчас я в этот самый колодец кувыркнусь – и прощайте родные войска. Буду всем по служебным телефонам звонить и грозить: «Семь дней»! А через неделю ко всем генеральская проверка приезжать будет. Попомните лейтенанта Иванова и его загубленную молодую жизнь!

Колодец, как в ужастиках. Окружён древней каменной кладкой. Снизу камни мхом поросли, но ворот новый, смазан, не скрипит. Ведро тоже новёхонькое, на цепи. Осторожно беру пробы. Вода холодная, с виду прозрачная и чистая. Хотя знаем мы эти чистые деревенские колодцы. Сколько кишечки из них высеяли. Проверим. У меня и чашки Петри со средой на месте. Можно хоть в лесу лабораторию разворачивать.

 

Возвращается мой командир, да не с пустыми руками. В пакете звякают банки с солёными огурцами, из газетки шматок сала торчит.

- Живём, Серёга! Подарок нам от хлебосольного хозяина.

А Михалыч снова аж светится. Приятно ему.

Возвращались обратно в часть, так Михалыч снова свой ритуал повторил. Шапку снял, посидел с серьёзным лицом, пошептал перекрестился. И снова улыбается. Что за загадки?

- Ночевать здесь будем, - командует майор. – Темнеет уже, пока до сэлки доберёмся, полночь будет, а машину нам здесь никто не даст.

- А палатку выделят? – засомневался я.

- Пусть попробуют проверяющих не приютить! – пригрозил невидимым командирам майор. – У тебя среды с собой? Объявляю посевную, пока светло. Медики тебе стол в своей палатке выделят. Колдуй, а я насчёт ночлега пошёл.

Коллег-медиков я нашёл быстро. Зажёг горелку, поколдовал над средами-пробирками, пересеял всё по методичке. Чует моё сердце, что фигня в таких условиях получится, но деваться некуда. Полигон, он и есть полигон. До утра протянет, а там до лаборатории доберёмся.

Заночевали тут же, с медиками, в их палатке. Они всё равно ещё не полным составом прибыли, подвинулись ради такого случая. В темноте сидели у костра, байки травили. Вот вроде взрослые все мужики, военные, а сидим. И чувство такое, будто ты в пионерском лагере. Только в это самом лагере медицинский спирт из железной кружки не пьют. Пригодился тут подарок Михалыча. А потом и сам он появился. Присел рядом, цигаркой поднесённой затянулся. Смотрю – никто ему спирт не предлагает, а сам он не просит. Сидит, похихикивает над военно-медицинскими анекдотами. Неудобно мне стало. Шепчу Валере:

- Майор, может налить хозяину-то?

- Даже не предлагай, - мотает головой командир. – Он в завязке многолетней. К спиртному пальцем не прикасается.

- Странный он какой-то.

- Странный, - соглашается майор. – Был тут в прошлом году коллега наш с тобой, психиатр по гражданке. Так ему даже какой-то диагноз вывел. Но сказал, что неопасно. Таких, как Михалыч в мире – каждый десятый. Со своими тараканами в голове. Не боись.

- И скамейка эта его. Посреди поля.

- Скамейка, - майор вдруг перестал улыбаться. – Скамейка – это да.

- Что она там делает? Что шепчет?

- Слушай, ну неудобно мне такое рассказывать. Хочешь – сам спроси.

- Так мне тоже неудобно.

- Вот и молчи тогда, не приставай.

Ещё больше тайны нагнал, паразит. Любопытство меня ест. Посидели мы ещё немного, выпил я ещё пару кружек спирта, осмелел. И бочком-бочком, к Михалычу.

- Михалыч, будете сигарету?

- Не откажусь, - хуторянин потянулся к пачке, потом наклонился над поднесённой зажигалкой. – Очень я всякое курево уважаю. Только денег на него прорва уходит. Да мне больше и тратить некуда.

- Михалыч…, - нерешительно начал я.

- Ты, пиджак, насчёт скамейки? – перебил меня хозяин.

- Как вы догадались?

- Так не ты первый, - понимающе кивнул хуторянин. – Ладно, расскажу. А то так и будешь до следующего года удивляться. Только история паскудная, сразу предупреждаю. И на меня ты после этого другими глазами посмотришь. Ну да ладно, как есть, так есть.

Отца у меня отродясь не было. Мать по началу байки какие-то травила. То лётчик-космонавт, то полярник, то моряк. Потом уже, мне лет пятнадцать было, набедокурил чего-то в школе, так ляпнула сгоряча. Весь, мол в папашу. Берегись, тоже до тюрьмы доведёт. Проговорилась, и испуганно закрыла рот руками. А я уже вцепился, как клещ, и не отстал, пока не выпытал. Оказалось, никакой не лётчик-полярник. Обычный зек. Проворовался, в драке убил кого-то. Сел надолго, а в тюрьме дружки убитого и нашли. Мать тогда совсем молодая была, глупая. Осталась со мной на руках. В деревне – позор. Так уехала к отцу, на хутор. Там мы и жили.

Лет до восемнадцати я держался. Схоронили деда, поступил в училище, на механизатора. А там, в общежитии распробовал её треклятую. Водку эту. Нет, ну до училища я тоже её пробовал, но как-то не заходила. А тут – компания, ребята подначивают. Девчонки опять же уважают того, кто может бутыль осушить, а потом всю ночь танцевать. Дуры деревенские! Пили и пили. День, второй, третий. Однокурсники потом ничего, а мне с утра всё больше и больше хочется. Едва из училища не вылетел, месяц пил. Мать приезжала, в ноги заведующему бросалась. Кое-как выдали диплом. Да меня уже было не остановить. Пил крепко. В колхозе терпели недолго, погнали из механизаторов в кормачи на ферму. Я и там пил. Зимой в снегу валялся, связался с такими людьми, сейчас с такими не сел бы рядом. Допился. Как-то не хватало на бутылку, так мы с дружками топоры взяли, в сельпо дверь выбили. Напились, едва от крыльца отошли. Взяли меня на следующий день. Суд, тюрьма. На первый раз мало дали, всего года два и отсидел. Но вышел уже с клеймом. На работу не берут, в деревне все знают, что пьющий, да ещё и зэк бывший. Сел на хуторе, у матери на шее.

Уж как она плакала, как меня упрашивала. Мне все мимо. Работала тяжело, на ферме. Получит копейки, а я найду, пропью. Когда не было что выпить – так грозил ей, кричал, что убью. Она совсем больная была от такой жизни. С сердцем что-то, задыхалась. А с хутора на ферму пешком ходила. Через лес, да через поле.

Приходит как-то, плачет. А я, редкость какая, трезвый был.

- Что, - спрашиваю. – случилось? Обидел кто? Ты скажи – я его убью!

- Здоровье обидело, - плачет мать. – Устала по дороге, села на меже, да сил идти дальше нет. Сидела, задыхалась. Вставать – а идти не могу, ноги не разгибаются. Ты бы мне на полдороги скамейку какую соорудил, что ли. Я бы садилась, отдыхала.

- А я счас! – кричу.

Хватаю топор, гвозди, доску со двора, чурбачки. Дотащил всё, да на полдороги скамейку поставил.

- Отдыхай, мать, - говорю. - Береги здоровье.

Позаботился, подонок.

Сделал плохо. Кое-как вкопал, прибил косо. Через полгода скамейка моя завихлялась, подгнила. Руки пьяные, известное дело, работают плохо.

Михалыч попросил ещё одну сигарету, жадно затянулся.

- А как-то зимой запил я сильно. Нашёл у матери зарплату, перепрятал. Сбегал в сельпо, к бабкам самогонщицам. На всю зарплату набрал, по хате разложил. Мать плачет, есть нечего. А мне всё равно, я пью. Она в снег, в метель пошла на ферму, на вечернюю дойку. И пропала. День на третий оттуда на хутор пришли. Расспрашивают. А я лыка не вяжу. Какой третий день? Я не помню год какой!

Деревенские всполошились. Пошли искать.

Михалыч замолчал, с трудом проглотил комок в горле.

- Нашли?

- Нашли. Она на полдороги задыхаться стала. Добралась до моей скамейки, будь она неладна. Присела. А ветхая доска возьми и подломись. Мать упала. Доктор потом сказал, у неё приступ какой-то был. Ползала вокруг, подняться пыталась. Меня, наверное, звала. Там в снегу и замёрзла. А я всё это время пил.

Михалыч всхлипнул, утёрся рукавом.

- Как мать похоронил – поклялся себе и ей – с той секунды – ни капли. Тридцать лет уж прошло – всё держусь. В колхоз устроился, обратно. На хуторе живу. Не женился вот только, не хотят бабы ко мне на хутор. Боятся. Говорят – ко мне по ночам мать захаживает, проведать.

- Захаживает? – осторожно спросил я.

Михалыч посмотрел на меня, как на идиота.

- Летёха, ты чего? Образованный вроде человек, а в сказки веришь.

- Действительно, - смутился я. – Ну а скамейка? Скамейка зачем?

- А скамейка – это знак мой. Мой алтарь. Я каждый год её подновляю. Мимо иду – обязательно сажусь, молюсь, прощения у матери прошу. Очень мне хочется верить, что там, наверху, она меня простила.

 

Автор Павел Гушинец (DoktorLobanov). Рассказ из книги «Обрывки»

Ссылка на первоисточник

Картина дня

наверх