Присоска

Мне было лет 12, когда я перешёл в новую школу. Вы когда-нибудь в ранимом раннеподростковом возрасте попадали в такую ситуацию? Вы помните это чувство? Чувство, когда незнакомая и чужая классная руководительница подводит тебя к дверям класса. За дверями – шум, какие-то крики, смех. Вы заходите – и смех стихает. Учительница ставит тебя посреди класса, поворачивает лицом к незнакомому и чужому классу и говорит:

- Это - Павел. Он будет учиться в нашем дружном коллективе.

И «дружный коллектив» двадцатью пятью парами глаз настороженно смотрит на тебя. В этот момент хочется провалиться сквозь пол, к чёртовой матери, в коридор и бежать со всех ног домой.

Ты ещё не знаешь, кто с кем дружит, кто кого терпеть не может. Ты не знаешь внутренних процессов, кланов, конфликтов. Ты – Штирлиц в ставке фюрера. Ты чужой, среди своих. И страшно!

Но ты берёшь себя в руки, на подгибающихся ногах идёшь к парте, на которую тебе указала учительница. А там уже недовольные. Потому что Мишу, который целый год сидел с Алесей, пересадили к Кате. А тебя – к этой самой Алесе. К девчонке! Которая демонстративно морщит носик и отворачивается. И ты себя вдвойне неудобно. Ты садишься на самый краешек стула, чтоб быть подальше, чтоб даже воздух, колыхнувшийся от твоего движения, не коснулся соседки. И тут стул предательски, на весь класс скрипит! Девчонки хихикают, ты краснеешь.

Первый урок проходит, как на иголках, а потом наступает самое страшное. Первая перемена. Ты не знаешь куда бежать на следующий урок. Хватаешь сумку, учебники и стараешься не отстать от одноклассников, которые нарочито равнодушно идут по коридорам в другой кабинет.

Проходит день, два. Ты немного осваиваешься. Узнаёшь, что вихрастого хулигана с третьей парты зовут Вовка, а высокую красивую девочку с первой – Татьяна. На физкультуре все играют в баскетбол. Тебя берут в команду последним. Даже после мелкого Витьки и толстого Макея (ты не знаешь, как по-настоящему зовут этого противного мальчишку. Все называют его просто Макей). Ты отчаянно пытаешься играть хорошо, но ты ещё плохо помнишь лица одноклассников и нечаянно отдаёшь пас игроку другой команды. Тебя называют криворуким и другими обидными словами. Ты терпишь с горящими ушами. В конце тебе удаётся забросить несколько мячей. Кажется, удалось реабилитироваться.

 

Недели проходят за неделями. Но ты всё ещё остаёшься «новеньким». Начинаешь дружить с Денисом и ещё не знаешь, что ваша дружба продлится четверть века и не прервётся даже тогда, когда главный инженер Денис Трофимович уедет в соседнюю страну, куда-то на Крайний Север копать уголь открытым способом. Макей потихоньку становится твоим врагом, он ещё много гадостей тебе сделает, пока не сбежит от тюрьмы в ту же Россию. А Оля… Оля никогда тебе не улыбнётся. Будет у вас один танец на выпускном, робкая попытка обнять потеющей ладонью за талию. И всё. И двадцать пять лет спустя напишет тебе в соцсети Ольга Петровна. Главный бухгалтер завода и бабушка двух очаровательных внуков. Глаза у неё останутся прежние и на минуту твоё сердце забьётся чаще. Но ты вспомнишь о том, что в соседней комнате тебя ждёт десятилетняя дочь, которой ты обещал помочь с уроками, а на кухне щелкает мышкой вечно занятая жена. И воровато закроешь страничку, как будто ты в чём-то виноват.

Но это всё потом, потом….

История с присоской случилась через месяц после моего появления в шестом «Б». Учился со мной в классе Гришка Епишин. Здоровенный такой парень, высокий, плечистый. Мама Гришки Наталья Валерьевна была тренером по модному тогда бодибилдингу и все шутили, что Гришке она вместо погремушек сразу подсунула гантели. Отличный, кстати, тренер, я к ней в зал потом два года проходил и до сих пор помню мотивирующее:

- Все посмотрите, как Гушинец делает становую тягу! Все посмотрели? А вот теперь никто и никогда так больше не делайте!

Я на всю жизнь запомнил, как надо. Мне было очень стыдно. Моему нынешнему тренеру сейчас бы такие способности к мотивации. Он меня, блин, жалеет, я ему деньги плачу. А Наталья Валерьевна не жалела. Ходила по залу со скакалкой. И не раз пускала её в ход.

Я и сам тогда был не маленький. Вымахал как-то скачкообразно на голову выше своих одноклассников. Только в отличие от Гришки был худой, как щепка. Ел всё, что видел, но любые продукты проваливались сквозь мой организм, не задевая стенок. Вот бы мне сейчас такой метаболизм, а то пузо замучило.

Что-то я всё время отвлекаюсь.

А математику у нас вела страшная бабушка Людмила Бенедиктовна. Из тех преподавателей, который может взглядом заморозить целый класс подростков. Предмет свой Людмила Бенедиктовна знала, тут не поспоришь, но никаких тёплых чувств к этому предмету не вызывала. Я с тех пор не люблю точные науки. Как вспомню «математичку», мороз по коже.

У Людмилы Бенедиктовны был свой личный класс, в котором никогда не преподавали другие учителя. Этот класс «математичка» украсила по своему вкусу. Голые бежевые стены, на которых робко ютились четыре портрета великих математиков. Математики смотрели на Людмилу Бенедиктовну с ужасом, и, казалось, сами мёрзли в её присутствии.

В классе царила чистота, даже стерильность. Никаких цветов на подоконниках. Доска вечнозелёная, без меловых разводов, как в других классах. На полочке доски только ровные прямоугольные куски мела. Никаких огрызков и обмылков. Парты строго одинаковые, выстроенные по линеечке. Стулья тоже одинаковые, что в те годы в нашей школе было редкостью. Обычно стулья в классах собирались разнокалиберные, одни выше, другие ниже. Можно было подобрать себе по росту. Но у Людмилы Бенедиктовны не забалуешь. Поэтому мелкий Игорёша едва не болтал ногами на своём стуле, а я вечно сидел в какой-то полуприсяде, жестоко упираясь коленями в стол.

Тетради «математичка» называла конспектами, контрольные работы – срезами. Мы безоговорочно принимали её сленг. Иначе было нельзя.

И вот как-то приходим мы на математику. Людмилы Бенедиктовны ещё нет. Она всегда приходила за минуту до звонка. Поэтому шестиклассники пока шумят, выплёскивают накопившуюся за часы вынужденного сидения за партами энергию. Вовка дёргает за косичку Таню. Макей грызёт ногти и сплёвывает кусочки своего организма на пол. Игорёша с Витькой играют в «точки». Мишка Елфимов рисует комикс с гипертрофированно мускулистыми качками и пулемётной пальбой. Гришка дуреет. Достал откуда-то жёлтый детский пистолетик с присоской и пуляет в девчонок. Детина метр семьдесят ростом, под восемьдесят кг весом, а детство в попе играет.

- Епишин, придурок! – визжат девчонки, прячась за партами.

А Гришке этого и нужно. В нем гормоны играют.

- Сейчас математичка придёт и ввалит тебе, - грозится Лариска Иванькович, отличница и вредина.

- Не ввалит, - с показной бравадой хохочет Гришка. Математички он побаивается, но скорее умрёт, чем в этом признается.

- Два балла по поведению получишь! – подначивает Лариска.

- Фигня-я-я, - Гришка хмыкает.

И, чтоб показать Лариске свою храбрость, решается на дерзкий поступок. Одним движением отсоединяет чёрную резиновую присоску от пластмассового стерженька, становится на жалобно застонавший стул. Протягивает свою длиннющую руку и лепит присоску чуть ли не под самый потолок, над портретом Готфрида Лейбница. Великий математик смотрит на Гришку с укоризной, но в связи со своей смертью несколько столетий назад молчит.

- Видала? – захихикал Гришка. – Пусть повисит.

И обвёл нас победным взглядом. Вовка прыснул в учебник математики, Оля покрутила пальцем у виска. Игорёша нарочито равнодушно зевнул. Ему с его ростом подобный подвиг был совершенно недоступен.

Остальные одноклассники не обратили на Гришкин подвиг внимания. Ну выпендривается Епишин, так что, смотреть на него что ли.

Гришка, конечно же рассчитывал отлепить присоску до того, как Людмила Бенедиктовна войдёт в класс. Но в тот момент, когда он уже наступил на сидение стула, чтоб устранить следы своей шалости, раздался звонок. И в дверь стремительно вошла Людмила Бенедиктовна. Епишин рухнул на свой стул и сделал вид, что ничего предосудительного он не делал.

- Здравствуйте, ученики! – лязгнула математичка.

У меня в армии сержанты командовали менее страшно, чем это её «здравствуйте». А сержанты, народ бывалый.

Мы молча громыхнули партами, вставая.

- Садитесь! – смилостивилась Людмила Бенедиктовна. – Начнём урок.

Она подняла голову от журнала, обвела затихших школьников гипнотизирующим взглядом из-под очков. И тут же заметила присоску.

- Что это? – поначалу удивилась математичка. В её мире стерильного, строго математического класса присоска была полным диссонансом. Явлением, не вписывающемся в правила и законы мира. Как круглый квадрат или два прямых угла треугольника.

Мы молчали, опустив глаза в учебники. Мы уже понимали, что грядёт что-то страшное, но надеялись переждать катастрофу.

- Кто это сделал? – голос Людмилы Бенедиктовны стал ледяным.

Мы молчали. Выдавать Гришку было ниже нашего достоинства. Это было не по-товарищески. Даже Макей молчал, потому что боялся Гришкиной мести.

- Ни у кого не хватает храбрости сознаться? – с высокомерием Снежной Королевы спросила математичка. – Ну хорошо, вы сами виноваты. Я сейчас вернусь с вашим классным руководителем и завучем школы.

И Людмила Бенедиктовна действительно вышла из класса. Её чеканные шаги прогрохотали по коридору.

- Да вашу ж мать! – в сердцах крикнул Гришка, вскакивая на стол и сдирая злосчастную присоску со стены. – Пошутил называется!

- Нам звиздец! – пискнул кто-то из девчонок.

- Епишин, ты бы лучше сознался, - ядовито заметил Макей.

Гришка показал ему пудовый кулак и Макей заткнулся.

В коридоре, тихом во время уроков, снова загрохотали. В класс по очереди вошли Людмила Бенедиктовна, наша классная дама Зоя Петровна и завуч.

- Ну, - Зоя Петровна обвела нас суровым взглядом. – Кто?

Мы молчали.

- Видите, - развела руками математичка. – Сорвали урок, а ещё молчат.

- Ну-у-у, - у завуча мелькнула тень здравомыслия. – Может не стоило из-за такой мелочи? Кроме того, присоски уже нет.

- Вот именно! – чуть не взвизгнула Людмила Бенедиктовна. – Исчезла. Значит виновник точно здесь! Вы не понимаете, Надежда Михайловна. Именно с мелочей начинается беспорядок. Сегодня присоска, а завтра они в окна прыгать начнут!

Завуч сдалась. Нас выгнали в коридор и начали заводить в класс по одному. Сажали за первую парту и с трёх сторон допрашивали. Нам мучительно хотелось сбежать, но идти было некуда. Наши фамилии были навеки высечены в классном журнале. Парни храбрились и неумело матерились сквозь зубы. Девчонки заходили с гордым видом, независимо задрав носы. Выходили грустные. Лариска Иванькович плакала.

Наконец вызвали меня. Посадили за парту. Напротив устроилась Зоя Петровна.

- Ну, от тебя, Гушинец, я этого не ожидала, - сразу начала она.

- Это не я, - твёрдо сказал я.

- А кто?

- Я не видел, - я решил не говорить прямо и выбрать скользкую дорожку лукавства.

- Я знаю, что ты видел, кто это сделал! – лязгнула Людмила Бенедиктовна.

«Какая-то сука сдала», - подумал я, но решил держаться, как партизан на допросе.

- Я не видел. Я уроки повторял.

- Уроки надо дома учить! Поэтому у тебя и оценки плохие, что учишь на переменах.

Это была подлая ложь и искажение моих слов. Уроки я учил как раз дома, а оценки у меня были плохие, потому что я боялся математику. Но в моём положении не поспоришь.

- Рассказывай.

- Что рассказывать?

- Все по минутам. Кто был в классе?

- Все были.

- Конкретнее!

- Я не видел. Я уроки повторял.

Против карательной тройки был только один выход. Замкнуть круг вопросов и строить из себя дурачка. Во все времена у меня отлично это получалось.

- Гушинец! – вмешалась в пытку завуч. – Ну ты же новенький в этом коллективе. Зачем тебе начинать учёбу в нашей школе с такого нехорошего поступка?

Мне хотелось сказать: «Тётя, ты вроде взрослая, но дура. Если я сейчас Епишина сдам, то до конца учёбы останусь шестёркой и предателем. Ты в самом деле желаешь мне такой судьбы?»

Меня допрашивали ещё минуты три. Эти три минуты показались мне бесконечными. К нашему счастью урок математики длился не вечно, а в коридоре топтались в ожидании допроса ещё два десятка моих одноклассников.

- Я в тебе разочарована, - выстрелила в спину классная дама. - Думала, ты лучше.

Мне было пофиг. Я, израненный, вырвался из пыточной на свободу.

Гришку тогда никто не сдал. Неизвестно по какой причине. То ли мы действительно в те годы были твёрже, то ли «тройке» действительно не хватило времени. Епишин тогда притих почти на неделю. Уроки математики проходили в полнейшей тишине. Людмила Бенедиктовна цедила слова сквозь зубы и презрительно поглядывала на нас сквозь очки. Классная дама Зоя Петровна во мне разочаровалась, и я стремительно сполз на дно её шкалы оценок. Десятки лет спустя, я понял, что несмотря на все свои достижения, высшее медицинское образование, писательскую карьеру, я примерно на том же самом дне и остался.

Ну и ладно. Пусть скажут спасибо, что мы с Вовкой на выпускном класс математики не подожгли, как собирались.

 

Рассказ из серии "Школа, я не скучаю", сборник "Обрывки" (2021 г.)

Автор Павел Гушинец (DoktorLobanov)