- Студент, вставай! – Аркашка-паразит со всей дури лупит в дверь чуланчика, в котором я сплю. Грохот мгновенно вырывает меня из тревожного сна, и я несколько секунд ошалело таращусь в темноту, пропахшую хлоркой и заплесневелыми матрасами.
- Вставай, говорю, бомжей везут!
Вот же сволочь. Мог бы как-нибудь аккуратнее разбудить. Впрочем, что это я. Это же Аркашка. Не пнул по ногам - и ладно.
Поднимаюсь в продавленной, пахнущей кислятиной раскладушки, натягиваю измятый белый халат, выползаю в коридор больницы. Направо – лифты в отделения, налево – дверь приёмного и ухмыляющийся напарник-санитар.
- Аркашка, б…, какие нафиг бомжи?
- Обычные, - пожимает плечами Аркашка. – Пьяные и побитые. Я один не справлюсь. Пошли, Танька сказала тебя разбудить.
Тянемся в приёмное. Я иду ещё не уверено, от резкого пробуждения пульс стучит в висках. Аркашка доволен. Сегодня его очередь не спать, ему скучно, а тут законное основание меня разбудить. Какое-никакое развлечение. Ещё и бомжи какие-то.
Танюша, медсестра приёмного, кутается в наброшенный на плечи цветастый халатик.
- Сигареты есть?
Шарю по карманам, достаю измятую пачку «Астры», на дне которой болтается штуки три.
- Пока приедут – у нас минут десять есть. Пойдём покурим, - командует Танюша.
Спускаемся по лестнице во двор. Над Софийским собором вовсю светит луна. Над корпусом КВД так же яростно пылает полуночный фонарь. Закуриваем, давясь горьким дымом.
- Аркашка сказал каких-то бомжей везут, - лениво интересуюсь я.
- Так и есть, - Таня ловко сплёвывает попавшую в рот табачную крошку. – Менты подобрали возле аэродрома. Они там чего-то пили, потом подрались. Так громко дрались, что местные проснулись и ментов вызвали. А тем лень к себе везти, а вытрезвители полгода, как закрыли. Вот и прут к нам.
- Что-нибудь серьёзное?
Таня пожимает плечами.
- Вроде нет. Пара ссадин, ушибы. А сопутствующие заболевания определим на месте.
- Врачам позвонила?
- Ага. Петрович сейчас спустится.
Петрович - это хорошо. Петрович – это надёжно. Старый терапевт, который на вот таких ночных побудках собаку съел. У него все по струнке ходить будут. И менты, и бомжи, и мы с Танюшкой. Юного интерна Володю никто не послушает. А вот с Петровичем спокойнее. Глядишь, и драки в приёмном не будет. А то на прошлой неделе устроили бои без правил. Санитары против пациентов. До сих пор ухо болит.
У входа тормозит милицейский УАЗик, мрачные типы в форме выгружают тёплую компанию из четырёх небритых мужчин неопределяемого возраста. Последний из выгружаемых поворачивается и галантно подаёт руку единственной даме. Дама, наверное, симпатичная, но всё впечатление портит отсутствие передних зубов и свежий, наливающийся багровой синевой фингал под левым глазом.
- О, Семёновна, - узнаёт красавицу Таня. – Давно не виделись.
- Таню-юша, - распахивает свои объятия гостья. – Так почитай с декабря. Как вы пневмонию мою подправили, так я и не заглядывала.
- Разговорчики! – рявкает один из типов в форме. – Медики – оформляйте поступление.
- Во-первых, здравствуйте, - Петрович высовывается прямо из окна приёмного и с презрением смотрит на прибывших. – Во-вторых, неплохо было бы сначала завести пациентов в помещение, а потом разглагольствовать!
Без дальнейшей демагогии Петрович скрывается в глубине здания.
- Да он ох….! – возмущается патрульный помоложе.
- Тихо, сержант! – обрывает его второй, тот что постарше. – Это Петрович. Ты с ним не ругайся.
- Чего это? – ершится молодой.
- Я тебе потом расскажу, - старший кончиком резинового «демократизатора» тыкает в бок ближайшего бомжа. – Проходите, граждане.
Бомжи с шутками и благодушным переругиванием топают вверх по лестнице. В приёмном сразу начинает пахнуть вчерашним и свежим перегаром, немытыми телами, какой-то кислятиной. Уже привычный мне запах неухоженного опустившегося человека. Я таких каждый день вижу. Надо же, 1997-й год на дворе, а их всё больше.
Танюша садится на своё место, достаёт сразу пачку историй болезни. Эти истории мы с Аркашкой весь вечер подшивали грубыми нитками. Тупая работа, нудная. Берёшь из пяти пачек разные листки, складываешь их определённым образом, потом огромной иглой прокалываешь в месте сгиба и наскоро скрепляешь тремя-четырьмя стежками. Вроде просто, но, когда надо сделать таких сотню – надоедает.
- Не торопись, Татьяна, - поднимает руку Петрович. – На что жалуемся, пациенты?
- На жизнь! – хохмит один из бомжей – высокий мужчина в дырявой телогрейке, по самые глаза заросший неопрятной бородой.
- Это понятно, - невозмутимо отвечает Петрович. – Конкретные жалобы есть?
- Башка трещит, - встревает второй, с татуированными пальцами. – Похмелиться дашь, медицина? Спиртику бы нам накапал.
- И это понятно, - Петрович быстро и ловко осматривает пациентов. Светит в глаза фонариком, щупает пульс. От пациентов пахнет так, что глаза слезятся, но Петровича это не смущает, он не брезгливый.
Бомжи участвуют. Охотно распахивают на впалой груди несвежее бельё, говорят «а-а-а», так широко открывая зловонные рты, что видно даже гланды. Дама стесняется, Петрович уводит её за фанерную перегородку, осматривает там.
Менты топчутся в стороне, с явным желанием побыстрее закончить всю эту катавасию и смыться. Молодой уже два раза выходил курить.
- Так, - наконец выпрямляется терапевт. – Даму оставляем на предмет диагностики ЗЧМТ. Вот этого – он кивает на высокого бородача- Тоже оставляем. У него какие-то подозрительные хрипы, надо флюорографию утром сделать. Остальных – пожалуйте на выход.
- Как это на выход?! – тут же возмущается молодой мент.
- Не вижу причины размещать их в учреждении здравоохранения. Коечный фонд не резиновый, - парирует Петрович.
- Слушай, Гиппократ, - молодой нависает над невысоким Петровичем. – Мы тебе пациентов привезли? Привезли. Забирай.
- Пациентов – заберу, - поднимает на него взгляд терапевт. – А вот этих троих можете вернуть откуда взяли. Они здоровы. Несколько ссадин – не повод для госпитализации.
- Послушай, чудак-человек, - не сдаётся мент. – Куда же я их повезу? Обратно – так это через полгорода тянуться. В отделение – так они вонючие, грязные. Вши у них. Нафиг они мне нужны. На улицу выбросить – так они опять подерутся. Так что бери их к себе в больничку и не разглагольствуй.
- Не возьму, - отвечает врач. – Не вижу показаний для госпитализации.
- Будут сейчас тебе показания, - мгновенно вспыхивает молодой. – Мы их из отделения выведем и на газончике, прямо под окнами от…м. Вот этой дубинкой! Будет тебе и ЧМТ и ВЛКСМ, и ГКЧП, и что хочешь будет!
Бомжи испуганно шарахаются подальше от мента, забиваются в дальний угол.
- Если вы это сделаете – я буду вынужден позвонить Сергею Дмитриевичу и доложить о действиях его подчинённых, - говорит доктор.
- Какому, б…, Сергею Дмитриевичу?! – повышает голос молодой.
- Сержант, ты это…, - старший осторожно трогает напарника за локоть.
- А чего он меня каким-то Дмитриевичем пугает? Кто он такой?!
- Начальник нашего УВД, - тук же ровно говорит врач. – Подполковник Уваров, слышали? Он у меня в прошлом году гипертонию свою лечил. Телефон оставил. Для специальных случаев. Звонить?
Молодой на глазах сдувается, как воздушный шарик. Злобно смотрит на врача, на нас с Таней. Срывает злость на безропотных бомжах.
- А вы что уставились?!
- Остынь, сержант, - старший уже решительней берёт напарника за локоть, выталкивает его в коридор.
- Любит Петрович театральные эффекты, - шепчет мне в спину Таня. – Прямо Немирович-Данченко.
Старший мент тем временем возвращается в приёмное.
- Петрович, вы простите дурака этого. Он молодой ещё. Второй месяц в органах. Привыкнет.
- Бывает, - отвечает врач. - Ну так что, заберёте троицу?
- Никак нельзя, Петрович, - разводит руками старший. – Они же правда воняют, вши вон у них. Вид неприглядный. Утром начальство в отделение придёт – а у нас такая красота.
- Так пусть идут подобру-поздорову.
- И это нельзя. Нас же на их драку вызвали. Всё зафиксировано. Если опять подерутся – нам по шапке прилетит.
Петрович завис. Принимать тёплую компанию ему категорически не хотелось. Коек действительно оставалось мало, а ночные гости и не пациенты вовсе. Полежат пару дней с диагнозом «ушибы» и «алкогольное отравление» и пойдут себе обратно в свою берлогу. Но за эти пару дней могут половину больницы на уши поставить.
И тут на выручку терапевту пришла Таня.
- Я так понимаю, что основная претензия к гражданам без определённого места жительства – это вши, запах и неухоженный вид? – спросила она старшего мента.
- Ну да, - нерешительно ответил тот.
- То есть, если вшей не будет, то вы их заберёте?
- Заберём, - вздохнул старший.
- Мальчики, - Таня повернулась к нам. – Проводите граждан в клизменную. Аркаша, разбуди Валю. Сейчас всё будет в лучшем виде.
Минут через пять в клизменную ввалилась тётя Валя – наша санитарка. Тётю Валю в её шестьдесят с хвостиком было трудно чем-либо удивить, поэтому при виде трёх голых дрожащих мужиков она даже глазом не моргнула.
- Валя, - скомандовала Татьяна. – Моем, бреем, выводим вшей.
- Да, мой генерал, - щелкнула тапками санитарка и пошла за «Ниттифором».
Через некоторое время мы с Аркашкой не выдержали и заглянули в клизменную. Таня, вооружившись огромными ножницами и дежурной бритвой, колдовала над одним из гостей. Ещё двое, по самые брови намазанные «Ниттифором» и укутанные в клеёнку, сидели у стены на табуретках, под охраной бдительной тёти Вали.
- О. студент! - обрадовалась Таня. – Ты вовремя. Вон, в углу узел с их вонючими шмотками. Хватай его и беги сейчас в прачечную. Там ночная сторожиха Васильевна. Я с ней договорилась – простирнёт и просушит по-быстрому. Стерильно не будет, но запах отобьёт. Менты не сбежали?
- Нет, - ответил я. – Курят на крыльце.
- Не давай Петровичу ничего подписывать. А то подпишем – и скроются на горизонте. Впрочем, Петрович опытный, на подпишет. Бегом, студент. Что нам, всю ночь тут возиться!
Через полчаса я вернулся в приёмное с тёплым и влажным узлом, от которого пахло хоть и не слишком приятно, но и не тошнотворно, как в начале. Энергия Таня поражала. Она в самом деле уговорила по телефону ночную сторожиху, та открыла прачечную, не глядя и не сортируя, забросила содержимое узла в беспощадную пасть стиральной машины. Через десять минут водных пыток перенесла лохмотья в сушилку. Вся процедура едва заняла полчаса, поэтому, когда я возвращался, менты, курящие на крыльце, ещё не подавали признаков нетерпения.
Бомжей было не узнать. В клизменной сидели трое костлявых, но аккуратно подстриженных и побритых человека. Таня бросила им принесённый мной узел.
- Облачаемся, господа.
Бомжи с видимым удовольствием, перешучиваясь, разобрали свои тряпки.
- На выход, - скомандовала медсестра. – Студент, зови ментов.
Я вышел во двор. Патрульные сидели на скамейке, прямо под окнами кабинета УЗИ и докуривали вторую пачку. К счастью, за прошедший час их никто не вызвал.
- Забирайте, - махнул рукой я.
- Ну, посмотрим, посмотрим, - проворчал старший, поднимаясь.
Молодой не сдвинулся с места, только презрительно покосился в мою сторону.
- Ну, девочки, вы прямо волшебницы, - удивился мент, разглядывая посвежевших «гостей». – Таких красавцев уже и в отделение взять не стыдно.
- Катите уже, - невежливо отозвалась тётя Валя. – Нам ещё убирать за вашими красавцами.
- Пойдём, - старший приоткрыл дверь, пропуская вперёд первого из троицы.
Помолодевшие бомжи вышли в коридор. Замыкающий обернулся и послал воздушный поцелуй всему приёмному отделению.
- Спасибо за салон красоты, - сказал он. – И присматривайте тут за нашей дамой.
- Уж не оставим, - в тон ему ответила Таня.
Милицейский УАЗик завёлся и наконец укатил с нашего двора. Валя пошла приводить в палату клизменную, Аркашка скрылся где-то в глубинах больницы. А я пошёл досыпать в свой чуланчик. В конце концов у меня было ещё законных сорок минут до шести часов утра.
Рассказ из сборника "Шесть часов утра"
Автор Павел Гушинец (DoktorLobanov)
Свежие комментарии